Была суббота. Жена пошла к подруге. Дочь уехала в Питер. Зазвонил мобильник.
Незнакомый номер. Артур Иванович чуть-чуть поколебался, но все-таки ответил. Звонкий и строгий женский голос: — Инспектор Маликова. Ваш сын совершил ДТП на чужой машине. Есть пострадавший. Приезжайте, будем разбираться! – и сразу же тише и мягче: – Пострадавший требует компенсацию. С парнем мы тоже всё оформим как надо.
У Артура Ивановича была только дочь, студентка третьего курса, и она полчаса назад звонила. Сидит с приятелями в грузинском ресторане «Мамалыга», прямо за Казанским собором. А сына никакого не было.
Типичная разводка. Ему уже так звонили, да всем так звонили! «Папа, я в милиции», «папа, меня побили». И конечно, смс: «мама, срочно кинь на этот номер пятьсот рублей, а мне не звони, я завтра все объясню». Поэтому Артур Иванович в уме засмеялся, а вслух сказал суровым простецким голосом: — Товарищ инспектор! Действуйте по всей строгости закона. А главное, пропишите ему люлей. Покрепче.
— Что-что? – переспросил женский голос.
— Нет у меня никакого сына! Аферисты! – захохотал Артур Иванович.
— Нет, есть! – вдруг раздался отчаянный голос, как будто этот парень выхватил телефонную трубку из чужих рук, из рук этой злобной тетки, и закричал: — Нет, есть! Я твой сын! Ты просто не знаешь! Ты матери сделал ребенка, то есть меня, и бросил ее! Марину Аникееву помнишь? С вечернего отделения? Помнишь? Нет, ты скажи – помнишь?
Артур Иванович помнил Марину Аникееву. У него было много любви на факультете, несколько длинных романов, а также несколько кратких, но выразительных, а мелкого одно- двухразового секса вообще не сосчитать, «это даже в донжуанский список включать стыдно!» — шутил он, обсуждая девчонок с приятелями, такими же ходоками по дискотекам и общагам. Но Марину Аникееву он помнил. Хорошая была девочка, ласковая. Он ее пару раз приводил к себе, а потом к ней приехал, когда ее мамы-папы дома не было.
Отличная девочка, в глаза глядела и говорила разные слова, но такая тоска его взяла, когда он зашел к ней в квартиру, в это мещанское жилище с машинными коврами по стенам и люстрами из пластмассового хрусталя, со стенкой, где в серванте недопитая бутылка коньяка, серебряные стопочки, фарфоровая куколка и тут же собрание сочинений Джека Лондона, и вся прочая наивная бедняцкая роскошь – и он увидел себя в этой обстановке, и чуть не застонал, потому что у него дома всё было точно так же. А он мечтал вырваться, сам не зная куда – но отсюда, от ковриков и люстрочек! Поэтому он с трудом сделал всё, что надо было, а потом лежал, закрыв глаза, чтоб не видеть влюбленное личико Марины Аникеевой на фоне серванта и ковра, и отказался остаться ночевать. Соврал, что отец заболел, гипертония, и мать волнуется одна. Марина Аникеева знала, что он врет, потому что три дня назад, когда они у него были, его родители только что уехали отдыхать на две недели. Но ничего не сказала. Он больше ей не звонил, а потом она вообще куда-то делась.
— Ну, допустим, помню, — сказал Артур Иванович. – Как тебя зовут?
— Артур, — сказал парень. – В честь тебя.
— Интересно, — сказал Артур Иванович и поверил ему окончательно.
— Прости, — сказал парень. – Мне просто некуда кидаться. Меня могут посадить. Угон плюс авария плюс ушиб я этого деда. Несильно, но синяк здоровый, во все плечо.
— Нет бы отца с Первомаем поздравить, — съехидничал Артур Иванович. – А то прямо так сразу…
— Тебе будет хорошо, если твой сын сядет? И мать твоего сына останется одна?
— Сколько надо? — спросил Артур Иванович.
— Двести тысяч.
— Куда привезти?
— Спасибо! Спасибо! Сейчас… Он передал трубку этой тетке, инспектор Маликова или как ее там. Она объяснила. Через два часа, то есть в шестнадцать ноль-ноль. Плюс минус пятнадцать минут. Улица академика Драбкина, восемь. Там такой вроде сквер. Если стать лицом к красному дому с белыми балконами – то крайняя левая скамейка.
